М.В. Шиловский,
д.и.н., профессор (Новосибирск)

Вклад Г.Н. Потанина в изучение народов Саяно-Алтая

Практически ни одно серьезное исследование по истории Сибири второй половины XIX – начала ХХ веков не обходится без упоминания Григория Николаевича Потанина (1835-1920). Его вклад в изучение Центральной Азии, в том числе Саяно-Алтая, развитие географии, этнографии, фольклористики, краеведения, ботаники, в общественно-политическую и культурную жизнь региона отмечен во всех энциклопедических, справочных и обобщающих изданиях.

Первое основательное знакомство выдающегося ученого-путешественника с Горным Алтаем (1) состоялось в 1877 г. во время возвращения из крупной экспедиции в Центральную Азию (1876-1877) в Монгольский Алтай. Именно тогда началось формирование его научной концепции, появились ее первые «кирпичики». В марте 1877 г. Потанин сообщает А.С. Гацискому: «Мне кажется, что здесь живут свежо остатки древности, предшествующей самой ранней цивилизации. Может быть я ошибаюсь, но мне представляется, что здешние легенды и верования древнее семитических и, народившись здесь, перешли вместе с переселением семитов на Запад. Предание о Адаме и Еве находит здесь свое начало в местном языке». И несколько ниже заключает: «Да, эта местность, где мы живем, настоящая родина человека. Здесь возник первый культ… Реки здешние представлялись первым людям материнскими лонами, отцов они видели в горных вершинах. Рай Адама и Евы, я теперь уверен, находится в верховьях Иртыша, на берегах которого я родился» (2).

В середине декабря 1877 г. экспедиционный караван пересек в Кош-Агаче русско-китайскую границу и оказался в Чуйской долине, в урочище Хота Мадона, в котором останавливались летом русские купцы и их приказчики. Свои первые впечатления от знакомства с местным бытом Григорий Николаевич изложил в письме к другу и единомышленнику Н.М. Ядринцеву от 18 декабря 1877 г.: «Странную вещь я узнал, здесь: теленгиты, т.е. инородцы Чуйской долины, составляющие две волости, не хотят платить подати деньгами, а предпочитают вносить ясак шкурками, хотя это не выгодно; волость обложена ясаком на сумму 55 р., но они вносят шкуры, которые проданные в Бийске, дают 80 рублей. И остатки образуют капитал, который теперь, по слухам, достиг 3 тыс. руб. серебром. Объясняют это тем, что инородцы с переходом на денежную подать ждут рекрутчины. Замечательно также, что в Чуйской долине не ходят русские деньги, хотя под Ургой их принимают монголы, китайские подданные» (3).

Путешественник оставил колоритное описание образа жизни местного русского населения: «Хотя Мадонна – безобразная куча русских лачуг, рассеянных в лесу из лиственниц. Русский купец и приказчик не вносят с собой комфорта европейской жизни. Являясь в дикую степь, он принимают ее законы: он ест недоваренное с кровью мясо, как дикий монгол питается толканом и жирным мясом; толкан месят рукой в чайной чашке и делают из него комки, которыми делятся с собратьями по монгольскому обычаю» (4).

Во время пребывания в Бийске в самом конце 1877 – январе 1878 г. Г.Н. Потанин в ряде писем поднял вопрос о миссионерской деятельности православного духовенства среди алтайцев. Он был решительным противником любых духовных миссий – христианских, мусульманских, буддийских, так как видел в их деятельности насилие над мировоззрением аборигенов, «замену одного идеалистического учения другим, более изощренным» (5). Поэтому в письме к Н.М. Ядринцеву от 30 декабря 1877 г. категорично заявляет: «Духовная миссия – это оптический обман, ловкий фокус. Кажется, что миссия создала в среде инородцев ряд оседлых поселений, обрусила несколько тысяч, приучила их к полевым работам; есть уже хорошенькие селения, например, Улала». Но выделенные деньги расходуются на приличное жалование миссионерам, которые только назидают. «Превращение же Улалы, Мыюты, Сарак в русские деревни объясняется влиянием крестьян; по Семе и Найме начали селиться русские мужики-переселенцы и здесь не только новокрещенные построили себе дома и оделись по-русски, но и кочующие шаманисты начали помногу распахивать земли. В Онгудае же до сих пор запрещено селиться крестьянам, и вот результат – стан существует 25 лет, а крещенные живут в берестяных шалашах, спят на голой земле и, кроме котла да долбленного ведра, не имеют другой утвари: ни изб, ни скота, ни русской одежды, ни русского языка здесь нет. Позвольте нашему мужику поселиться в Онгудай и все те, которые записаны в крещеные, в 15 лет обрусеют. Я в этом уверен. Поэтому я сторонник того мнения, что для инородцев было бы полезно, если бы Алтай был усеян маленькими русскими деревеньками»(6).

Вторично супруги Потанины и А.В. Адрианов провели в Бийске весь апрель 1879 г. Город стал исходным пунктом для второй экспедиции Григория Николаевича в Северо-Западную Монголию и Туву. В Улале он договорился об участии в предприятии в качестве переводчика алтайского и тувинского языков одного из лучших учеников миссионерской школы Ивана Чевалкова. 28 мая небольшой отряд исследователей из Кош-Агача двинулся в Монголию. Перед этим его руководитель направил письмо западно-сибирскому генерал-губернатору Н.Г. Казнакову, изложив свои соображения по поводу улучшения отношений между русскими, монголами, алтайцами, которые осложнялись многочисленными фактами злоупотреблений российских купцов в отношениях с аборигенами. «Этот отдаленный край нуждается в особенном внимании Вашего превосходительства,- сообщал Потанин.- Край этот, во-первых, пограничный; вместе с Кяхтой и Благовещенском он один из тех мест, к которому близко подходят китайские административно-торговые пункты (Урга, Амгунь, Кобдо), поэтому нужно бы, чтобы здесь русские порядки не были способны ронять репутацию русской администрации. Кроме того, Чуйская долина начинает приобретать важность вследствие учащающихся и усиливающихся торговых сношений» (7).

Две недели занял путь до Улангома, затем, повернув на юг, мимо озера Хиргис-Нур, путешественники прибыли в Кобдо. Только через два месяца они вернулись в Улангом. Прежде всего, как на уже пройденном в 1877-78 гг. маршруте, Потанина интересовало устное народное творчество аборигенов. Из Кобдо, он информировал Н.М. Ядринцева: «Теперь я более, чем прежде, склонен думать, что христианство получило начало в южной Сибири у финских племен, что несторианство монгольское, которое называло Христа Ерке (именем, близким к Джирку и к именам предков и поколений в Азии в роде Джерке, Ерке; наконец есть и суслик урко), есть не секта, занесенная с Запада, а начало христианства. Легенда о мессии, о сыне божием, страстотерпце,- явилась в Сибири… Христианство возникло в южной Сибири или северной Монголии. Отсюда его занесли славяне на Балканский полуостров» (8).

Уже в начале сентября 1879 г. экспедиция подошла к хребту Танну-Ола и, двигаясь долиной реки Торгалык, пересекла его и вышла к Улуг-Хему (Верхнему Енисею) недалеко от священной горы Хайыракан, отличавшейся оригинальной расцветкой: белая днем и розовеющая утром и вечером. Два года спустя А.В. Адрианов вновь побывал здесь и записал сложившуюся в местной среде легенду об экспедиции Г.Н. Потанина. В ней говорилось, как «вдруг от дюрбютов приехало много русских нойонов и прочих людей с 70 верблюдами вьючными; много было во вьюках всякого добра, материй, серебра и прочих драгоценностей. Самый большой нойон был высокий старик, у которого борода спускалась до самой земли (здесь подразумевается топограф г. Орлов, пожилой человек с большой бородой, но обыкновенной). Пройдут годы, - размышляет Адрианов,- и легенда сформируется; она украсит русских путешественников такими подробностями, что будущий исследователь, записывая эту интересную легенду, не отыщет скоро к ней ключа и не уразумеет ее смысла» (9).

От Хайыркана путешественники двинулись долиной Улуг-Хема вверх по его течению до заимки Минусинского купца Веселкова недалеко от впадения в Улуг-Хем реки Элегест. Далее маршрут пролег до заимки купца Г.П. Сафьянова, которая находилась недалеко от нынешней столицы Тувы – Кызыла. Отсюда начался самый тяжелый этап экспедиции до озера Косогол (Хубсугул). Два месяца занял этот тяжелый и опасный путь в условиях начавшейся зимы. Только 4 декабря отряд был в местечке Монд уже на российской территории, а несколько позже из деревни Туран санным путем отправился в Иркутск. Во время второй экспедиции 1879 г. было пройдено 1800 верст, собрано 400 видов растений, до 1000 экз. насекомых, 120 образцов горных пород, произведена топографическая съемка озера Убсу-Нур и существенно изменены на карте очертания хребта Танну-Ола.

Поселившись в 1902 г. в Томске, Г.Н. Потанин каждое лето вплоть до 1915 г., выезжал в Горный Алтай (Чемал, Элекмонар, Анос) на отдых и для сбора фольклорного материала. Трогательные узы долгой дружбы связали Григория Николаевича с выдающимся художником-алтайцем Г.И. Гуркиным. Первая персональная выставка живописца открылась в Томске в декабре 1907 г. На нее Потанин откликнулся специальной статьей, в которой с точки зрения этнографии и фольклористики раскрыл внутренний смысл произведений. Так, касаясь наиболее фундаментального полотна «Хан-Алтай», он пояснял: «Алтаец одухотворяет Алтай, в его глазах это не мертвый камень, а живой дух. Продукт горной природы он принимает как дары, которыми Алтай сознательно осыпает своих обитателей, поэтому человек выражается, что у пустыни длань, сжатая в кулак, а длань щедрого Алтая открыта. Он проникается благодарностью и уважением к своей горе, а величие снежных вершин внушает ему боязнь перед горой. Он не может назвать ее иначе, как Хан-Алтай, то есть Царь-Алтай или царственный Алтай» (10).

Усадьба Г.И. Гуркина стала для нашего героя на долгие годы своеобразной базой для фольклорных исследований. «На это лето еду к алтайцам в д. Анос, в резиденцию художника, моего друга Гуркина, местного инородца. Тут у меня компания сотрудников, которые помогают мне собирать алтайские сказки»,- сообщает он одному из корреспондентов в 1908 г. (11).

Другим его протеже из числа причастных к научному изучению народов Центральной Азии становится музыкант А.В. Анохин, занимавшийся сбором алтайских и монгольских песен. 22 марта 1908 г., по инициативе Потанина, в томском отделе Русского музыкального общества состоялся доклад Анохина о мотивах песенного творчества саяно-алтайских народов, сопровождавшийся их исполнением алтайцем И.А. Шадриным (12).

Стараниями Г.Н. Потанина началось планомерное этнографическое изучение Саяно-Алтая, сбор фольклорного материала. В частности, именно он подготовил к печати (отредактировал и прокомментировал) увидевший свет в 1915 г. в Омске «Аносский сборник», включавший алтайские сказки, записанные учителем-алтайцем Н.Я. Никифоровым.

Григорий Николаевич страстно призывал к развертыванию масштабных исследований народов Саяно-Алтая. «Пренебрежение ученых к степным народам задерживает развитие науки,- писал он.- Установлению правильных взглядов на роль этих варваров и на историю духовно-культурных заимствований мешает наше арийское высокомерие, ложная историческая перспектива… и несмелость мышления, порабощенного рутинными взглядами и рутинными верованиями» (13). Наконец, он, обобщая свои наблюдения за жизнью монголов, алтайцев, тувинцев и других этносов Центральной Азии и отвергая официозную версию, что они «ждут не дождутся момента слияния с царством «Цаган-хана», «белого царя», считал необходимым и возможным усиление просветительской роли России здесь (14).

Примечания

1. Впервые в предгорьях Алтая Г.Н. Потанин побывал в 1855 г. во время службы командиром сотни 9-го казачьего полка Сибирского казачьего войска в станицах Чарышская и Антоньевская.
2. Письма Г.Н. Потанина. Иркутск, 1989, т. 3, с. 81, 90.
3. Там же, с. 109.
4. Там же, с. 110.
5. Сагалаев А.М., Крюков В.М. Г.Н. Потанин: опыт осмысления личности. Новосибирск, 1991, с. 101.
6. Письма Г.Н. Потанина, т. 3, с. 112.
7. Там же, с. 190.
8. Там же, с. 166.
9. Цит. по: Дэвлет М.А. Петроглифы Енисея. М., 1996, с. 111-112.
10. Потанин Г.Н. Этнографическая часть выставки г. Гуркина // Сиб. жизнь (Томск), 1907, 29 дек.
11. Письма Г.Н. Потанина. Иркутск, 1992, т. 5, с. 93.
12. Потанин Г.Н. Инородческие музыкальные мотивы // Сиб. жизнь, 1908, 27 марта; Письма Г.Н. Потанина, т. 5, с. 90.
13. Потанин Г.Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М., 1899, с. 856.
14. Потанин Г.Н. Русские в Монголии // Русское богатство, 1892, № 9, с. 244.