Сибирские областники

Пусть каждая область зажжет свое солнце, и тогда наша земля будет иллюминирована.
Г. Н. Потанин.

Областничество и регионализм: эволюция взглядов сибирского общества на пути инкорпорации Сибири в общероссийское пространство

Проблема взаимоотношения России и Сибири (центра и региона (окраины, периферии), метрополии и колонии в различной интерпретации) в конечном счете сводится к поиску оптимальной модели согласования политических, социально-экономических и культурно-экологических интересов в рамках формирующегося федеративного государства. Она стала разменной монетой в борьбе различных группировок, в том числе региональных, за власть в постсоветское время. А между тем, еще в октябре 1991 г. был обнародован проект конституции Российской Федерации, предложивший, на наш взгляд, оптимальную форму федеративного устройства, составными элементами которого должны были стать национально-государственные (республики) и региональные (территориальные) образования (1). Вскоре о проекте забыли, и федеративное устройство начинает трактоваться исключительно с позиций национальных. Даже в коллективной монографии Р.Г. Абдулатипова, Л.Ф. Болтенковой, Ю.Ф. Ярова, претендующей на всеобъемлющий анализ федерализма в России, речь идет только о взаимоотношениях центральных властей и различных национальностей (2). В свою очередь федерализм для нас является таким же необходимым элементом качественно нового состояния общества как демократия и рынок. Такое территориально-протяженное государство не может считаться цивилизованным в условиях жестко-унитарного устройства властных структур.

В то же время обозначенную проблему можно условно расчленить на ряд крупных блоков: место и роль Сибири в составе российского государства (окраина или колония), формирование концепции российского федерализма (регионализма) и конкретные наработки инкорпорации региона в общероссийское пространство со стороны местного общества с ХVIII в. и до утверждения здесь советской власти (1920 г.).

Что касается первого блока, то вплоть до 1917 г. правительство по отношению к Сибири проводило политику “государственного феодализма”, составными элементами которой являлось:

Во-первых, монополия на землю и природные богатства региона, эксплуатация которых считалась исключительным правом государства или Кабинета его императорского величества. Сибирь практически не знала частной собственности на землю.

Во-вторых, преимущественно “штрафная” колонизация и ограничение вольнонародной вплоть до начала ХХв.

В-третьих, аграрно-сырьевой характер развития экономики, слабо включенной в рыночные отношения. Неэквивалентный характер обмена товарами. По данным на 1884 г. торговый оборот крупнейшей для региона Ирбитской ярмарки выглядел следующим образом. Продано товаров европейских, в основном мануфактуры на 41932 тыс. рублей, сибирских (пушнина, кожи, сало, жир, щетина, мед, воск, масло, орех кедровый и т.д.) на 11836 тыс. рублей и транзитного китайского чая еще на 7553 тыс. рублей. “Таким образом,- заключает обозреватель,- вся страна, производящая сырье, постоянно в долгу”(3). И даже в начале ХХ в. мероприятия царизма не шли дальше увеличения доходности сельского хозяйства и простейшей переработки сырья, вывоз которого вплоть до 1911 г. искусственно сдерживался Челябинским тарифным переломом.

В-четвертых, слабое развитие рыночных отношений порождало специфическое положение местной буржуазии, компрадорской по своей сути, нажившей капитал благодяря монополии и кабале, вызванными произволом местной администрации и неэквивалентным обменом (“сибирский торговец - агент мануфактуриста”(4).

В-пятых, произвол административных структур, формируемых выходцами из Европейской России, не связанных с интересами населения и рассматривающих “сибирскую службу” как способ личного обагащения. “История сибирской администрации,- замечал С.С. Шашков, - это длинная повесть о страданиях края. Сибирь не знала крепостного права, но она знала административное бесправие”(5).

В-шестых, слабое развитие образования, науки и культуры, вызывающее массовый отток молодежи в вузы Европейской части страны и тормозящей формирование местной интеллигенции.

Данные обстоятельства дополнялись неравенством населения региона в плане гражданских прав по сравнению с жителями центральных губерний. Судебная реформа распространяется на Сибирь в 1897 г., а земские учреждения оставались предметом мечтаний сибиряков вплоть до 1917 г. Обобщая все это, в одной из публикаций, мы сделали вывод “об особом статусе сибирских территорий в составе российского государства вплоть до 1917 г., близкого по положению к колонии, прежде всего экономической”(6). Анализируя экономическую ситуацию в Сибири уже в ХХ в. два видных специалиста В.В. Кулешов и В.А. Крюков пришли к следующему:”Уже на самом начальном этапе формирования основ многоукладной экономики, построенной на рыночных принципах, хозяйство Сибири (как Западной, так и Восточной) столкнулось с проблемами, которые оказались для нее “вечными”. В числе этих проблем:

– неэквивалентный обмен во взаимоттношениях с метрополией;

– дискриминационный характер цен и тарифов по отношению к сибирским производителям;

– фискальная - не ориентированная на создание условий экономического роста - финансово-экономическая политика метрополии”(7).

Колоссальные размеры и многонациональный характер Российской империи обусловили, с одной стороны, формирование концепции отечественного федерализма (регионализма), а, с другой, – дали толчок попыткам ее реализации. Родоначальником сибирского сепаратизма считается первый местный губернатор князь М.П. Гагарин, повешенный в 1721 г. по приказу Петра I “как взяточник и разоритель народа”. Какая, заметим попутно, актуальная формулировка. Но историк М. Пыляев справедливо заметил, что “в то время Меньшиков, Брюс и Апраксин тоже крали, но их не вешали”. На самом деле “до царя дошли слухи о намерении Гагарина сделаться в Сибири независимым от России властителем”. Жупел сепаратизма еще долго был головной болью для петербургских властей. В частности, в 1831 г. архиепископ Иркутский Ириней Нестерович со слов чиновника Воинова доносил, что председатель местного губернского правления ссыльный декабрист А.Н. Муравьев “хочет быть сибирским принцем” (8).

Слухи остались слухами, однако в 1863 г. С.С. Попов, С.С. Шашков и Н.М. Ядринцев в рукописных прокламациях “Сибирским патриотам” и “Патриотам Сибири” призвали сибиряков восстать с целью образования “республики сибирских соединенных штатов”, за что поплатились высылкой в Вологодскую и Архангельскую губернии (9). Тем самым было положено начало сибирскому областничеству. Тем не менее и власть, и сами сторонники движения отрицали даже потенциальную перспективу развития сепаратистских настроений в регионе. В ответ на донос В. Анненкова о готовящемся будто бы в Восточной Сибири заговоре с целью отделения Сибири от Российской империи жандармский полковник В.П. Рыкачев пояснял в 1869 г, вышестоящим “инстанциям”: “В Сибири числится 4 миллиона жителей, которые занимают территорию около 260 тыс. квадратных миль. Каков же должен быть заговор, как сильна должна быть личность стоящая во главе его и какими он должен обладать средствами, чтобы возбудить эти 4 миллиона к сепаратизму?”(10).

В свою очередь в 1862 г. идеолог областничества Г.Н. Потанин следующим образом изложил “кредо” движения: “Мы хотим жить и развиваться самостоятельно, иметь свои нравы и законы, читать и писать, что нам хочется, а не что прикажут из России, воспитывать детей по своему желанию, по своему собирать налоги и тратить их только на себя же”. Но при этом пояснял: “Областничество включает в себя сепаратизм не только в области культуры, но и в области политики, за исключением только самого крайнего акта (покушение на целость государства), который на обычном общепринятом языке называется политическим сепаратизмом; последний недопустим с государственной точки зрения; но областнический сепаратизм не угрожает целости государства, хотя может заходить очень и очень далеко”(11).

Первыми поставили вопрос о децентрализации управления территориями декабристы. П.И. Пестелю принадлежит приоритет в определении термина “федерализм” применительно к отечественной практике. “Федеративными же называются те государства,- отмечал он,- в которых области, их составляющие, хотя и признают общую над собой верховную власть и обязываются совокупно действовать во всех сношениях внешних, но при всем том право свое сохраняют законы делать и постановления издавать для собственного своего внутреннего гражданского и политического образования и устраивать свое правление по частному своему усмотрению”(12). Как видим, национальный аспект в определении дефиниции отсутствует. Конкретный вариант федеративного устройства на основе изложенных выше принципов содержится в конституционном проекте Н.М. Муравьева, предложившего разделить Россию на 13 держав, в том числе Обийскую и Ленскую в Сибири, во главе с Палатами выборных и Державными думами.

Новый этап разработки российской модели федерализма (регионализма) связан с именами Н.И. Костомарова и А.П. Щапова, сформулировавшими земско-областную концепцию истории России. Основу взглядов первого составила идея о наличии у всех народов страны “федеративных начал”, дающих основание для создания федерации. Сущность федерализма А.П. Щапова являл не национальный аспект, а местные (областные) особенности великорусского народа, сложившиеся в процессе колонизации новых территорий под воздействием природно-климатических, экономических и этнографических условий. Таким образом, Н.И. Костомаров и А.П. Щапов в 50-60-е гг. Х1Х в. сформулировали два противоположных подхода к проблеме федеративного устройства России - по национальному и территориальному (региональному) принципам.

В целом же, в начале ХХ в. общепринятым становится двойное толкование термина “федерализм”, но определение его как явления территориального (регионального) стало наиболее распространенным. Конкретное воплощение данный подход нашел в программных положениях основных российских политических партий (кадеты, эсеры, социал-демократы, в том числе большевики). Ведущие специалисты и политические деятели были твердо убеждены, что никакая федерация не сможет разрешить национальный вопрос. Видный государствовед А.С. Ященко в своем фундаментальном исследовании утверждал, что создать в России федерацию по национальному принципу невозможно (13). К такому же выводу приходит ведущий специалист кадетской партии по национальному вопросу Ф.Ф. Кокошкин. “Я считаю,- заявил он,- что построение российской федерации, основанной на национальном разделении, представляет задачу государственного строительства практически неосуществимую”(14).

В этой обстановке в Сибири оформляется областническое движение как система взглядов части местной интеллигенции (Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев, С.С. Шашков, В.И. Вагин, А.В. Адрианов, Вл. М. Крутовский, И.И. Серебренников, П.В. Вологодский, Н.Н. Козьмин и др.) на прошлое, настоящее и будущее региона в качестве специфической области. Оно проделало длительную эволюцию, развивая концепцию территориальной самостоятельности Сибири во главе с областным (региональным) представительным органом – областной думой, наделенной комплексом полномочий, аналогичных компетенции штата в федеральной системе США.

Рассматривая Сибирь в качестве колонии, сторонники движения выдвигали программу преодоления этого положения за счет стимулирования свободного переселения, ликвидации ссылки, “учреждения покровительства сибирской торговли и промышленности”, непосредственного выхода сибирских товаров на мировой рынок введением порто-франко в устьях Оби и Енисея, организации судоходства по Северному Морскому пути и привлечения иностранных инвестиций.

Областникам принадлежит приоритет в разработке теоретических основ отечественной регионалистики. Они выделяли Сибирь в отдельную область (регион) исходя из следующих критериев: специфики природно-климатических условий, образования здесь особого историко-этнографического типа русского (старожильческого) населения и геополитического положения региона. Суммируя их, А. Сибиряков писал в 1906 г.: “Хотя Сибирь совершенно не подходит под категорию таких окраин, как Польша, или даже Малороссия, где существуют особые виды славянской народности, и никто из русских жителей, а равно и самих сибиряков не будет причислять сибиряков к какой-нибудь национальности, отличной от русской, но, тем не менее, особые условия Сибири в географическом, этнографическом и даже социальном отношениях настолько уже в настоящее время оспециализировались, что, прибавив к ним внешние отношения Сибири к ее непосредственным соседям, каковы Китай и Япония, т.е. то положение, какое занимают они по отношению к Сибири в данный момент, возбуждение вопроса об автономии Сибири представляется теперь более чем кстати”(15).

Со временем к этим критериям добавился экономический фактор. “Обширная империя не может не расчленяться на отдельные области,- констатировал в 1907 г. Г.Н. Потанин,- хотя бы связь между ними и продолжала оставаться, это расчленение должно устанавливаться не на этнографических особенностях... Для контроля расходования местных финансов должен быть создан местный законодательный корпус, областная дума. Тогда предприниматели не будут уезжать за тысячу верст от своих областей, и жить вдали от них для проведения в центральных канцеляриях своих хозяйственных проектов, держатели денежных фондов будут оставаться в области, вблизи от учреждений, заведующих областным хозяйством, собираемое с областной территории богатство будет скапливаться в области”(16).

В период революции 1905-1907 гг. на нелегальном съезде в Томске 28-29 августа 1905 г. (17) принимаются “Основные положения Сибирского областного союза”, в которых подчеркивалось: “Составляя нераздельную часть России, участвуя наравне с другими частями России в общей системе государственного управления на началах народного представительства, Сибирь, как по своим историко-географическим, этнографическим и общественно-экономическим условиям, так и по чисто местным торгово-промышленным и сельскохозяйственным интересам, представляет обособленную область. Исходя из положения, что каждая область должна иметь право на самоуправление, мы заявляем, что Сибирь, в силу указанных условий и интересов, нуждается в организации областного самоуправления в форме сибирской областной думы, самостоятельно решающей все местные нужды и вопросы хозяйственные, социально-экономические, просветительные”. В ведение думы предлагалось передать: “а). местное бюджетное право; б). народное образование; в). общественную безопасность; г). местные пути сообщения и тариф; д). народное здравие; е). распоряжение и владение всеми землями области, составляющими часть государственного фонда с лесами, водами и недрами; ж). определение порядка землепользования в связи с переселенческим вопросом; з). инородческий вопрос”(18).

Эти идеи разделяли местные организации основных политических партий и беспартийные общественные формирования типа Иркутского торгово-промышленного союза (19). Расхождения между сторонниками сибирского федерализма в рассматриваемое время шли по линии представлений о регионе как едином целом или системе самоуправляющихся территорий. Так, иркутские областники, консолидировавшиеся с либералами из местного “Союза союзов”, создали специальную комиссию по подготовке проекта положения о введении земства в Сибири. По ее поручению его дорабатывал редактор газеты “Восточное обозрение” И.И. Попов. В отличие от томского он предусматривал организацию для каждой из частей региона (Восточной и Западной) отдельных областных дум. Более того, иркутские областники допускали в обозримом будущем создание на “необъятных пространствах Сибири и Туркестана нескольких десятков автономных областей”(20). Все это вместе взятое позволило председателю Совета Министров С.Ю. Витте в 1906 г. констатировать: “Автономия окраин уже не составляет конечного идеала федералистов; заговорили о провинциальной автономии, то есть о преобразовании России в союз свободных, самоопределяющихся федераций (подобно Америке)”(21).

После февраля 1917 г. отношение к федеративному устройству России основных политических партий существенно изменяется. Последовательными сторонниками его оставались эсеры. Как разъяснялось в популярной брошюре по этому поводу, увидевшей свет в издательстве ПСР, “если несколько городов и губерний вступили между собой в такое соглашение для ведения общих дел, то при этом отдельные земские и городские собрания посылают своих представителей, избранных на этих думских и городских собраниях, и эти представители составляют особые областные советы для ведения общих дел и предприятий”. Подобное считалось возможным “для Поволжья, Белоруссии, Юго-Западного края, Сибири”(22). Логическим завершением отмеченной тенденции стало принятие Всероссийским Учредительным собранием, где эсеры преобладали, своего последнего постановления о государственном устройстве России, состоявшего из одного предложения: “Государство Российское провозглашается Российской Демократической Федеративной Республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области, в установленных федеральной конституцией пределах, суверенные”(23).

В Сибири в течение 1917 г. под областническими лозунгами произошло объединение организаций и группировок, включая эсеров, народных социалистов, собственно областников, меньшевиков, националистов, которые через контролируемые ими городские думы, земские управы, советы крестьянских депутатов и кооперацию пытались добиться автономного статуса региона.

Теоретическую основу блока составили концептуальные положения теоретиков областничества, модернизированные применительно к переживаемой ситуации. Так, в резолюции общего собрания уполномоченных кооперативного объединения “ЦентроСибирь” (август 1917) подчеркивалось, что “утопая в богатствах сибирской природы, население даже в мирное время нуждалось в каждом гвозде, куске сахара, аршине сукна или ситца... Богатства Сибири почти даром увозятся за границу, там перерабатываются и продаются в Сибирь в виде фабричных изделий по высоким ценам” (24). Выход из создавшегося положения лидер иркутских областников И.И. Серебренников видел в учреждении Сибирской областной думы, “общей для всей Сибири, с соответствующими исполнительными органами и с выделением сибирских финансов из финансов государственных, с предоставлением этой Областной Думе права заведовать всем хозяйством колонии”(25).

Характерной особенностью политических процессов 1917 г. на востоке России становится эскалация национального движения. Уже в марте на многочисленных митингах и собраниях представителей нацменьшинств в общем плане формулируется пожелания по справедливому разрешению национального вопроса, не идущие дальше “полной автономии для всех народов бывшей империи и введения родного языка в школах, собраниях и учреждениях каждого народа”(26). Одновременно начинается создание национальных организаций политических партий и национальных движений. Активность проявили прежде экстерриториальные (дисперсно рассеянные в иноязычной среде) меньшинства западного происхождения (евреи, немцы, прибалты, поляки, украинцы). За ними вслед возникают мусульманские (татарские) бюро в Тюмени, Омске, Новониколаевске, Томске. 6 марта в Чите состоялось первое частное совещание группы бурятской интеллигенции, учредившее организационный комитет в составе Ш.Б. Бадмаева, Ш.Б. Базарова, М.Н. Богданова, Н.Н. Намдакова, Э.-Д. Ринчино и С.С. Сампилова.

В последующем экстерриториалы последовательно высказывались за преобразование России в федеративную демократическую республику с предоставлением культурно-национальной автономии этносам, не имеющим общей территории (27). Что касается аборигенных этносов, то их национальные организации шли дальше. Так, бурятский Временный организационный комитет уже в апреле выходит на выдвижение и обоснование проекта национальной автономии по схеме сомон-хошун-аймак-Бурнацдума. Еще дальше пошли алтайцы, которые летом 1917 г. добились предоставления им автономного статуса. На основании решения сессии Томского губернского народного собрания 1-6 июля в Бийске состоялся съезд инородческих волостей Горного Алтая “с функциями подрайонного Учредительного собрания”, избравший Алтайскую Горную думу во главе с Г.И. Гуркиным. В Кузнецком уезде на съезде шорцев 28-30 июля создается особый отдел Думы.

Срез мнений относительно проблемы взаимоотношений Сибири и России различных группировок дал Первый сибирский областной съезд, открывшийся в Томске 8 октября 1917 г., на котором предполагалось принять один из проектов национально-государственного устройства России, с последующим утверждением его во Всероссийском Учредительном собрании (28). На форуме присутствовало 182 делегата, в том числе 18 татар, 13 украинцев, 10 казахов, по 5 немцев и евреев, 4 поляка, 3 якута, 2 алтайца, по одному белорусу и буряту. В общей сложности националы составляли 34 % делегатов и представляли 30 национальных объединений, в том числе 9 татарских национальных советов, 5 украинских национальных громад, два немецких комитета, “Алаш-орду”, Алтайскую горную думу, Якутский трудовой союз федералистов, две сионистских организации и т. д.

Четыре дня (9-12 октября) потратили на заслушивание двух “обширных” докладов эсеров М.Б. Шатилова “Сибирь как составная часть Российской федеративной республики” и Е.В. Захарова “Областное устройство Сибири”. Судя по тезисам последнего, он высказывался за децентрализацию управления территориями, к одной из которых относил и Сибирь. При этом приоритетной проблемой внутренней жизни региона считалось “разрешение вопросов земельного характера в связи с социализацией земли и устройство жизни инородцев”. Докладчик отстаивал федеративное устройство Российской республики и организацию в регионе представительного органа - Сибирской областной думы, наделенной комплексом полномочий, предусмотренных принятыми в 1905 г. “Основными положениями Сибирского областного союза”. Кроме того, в компетенцию Думы предлагалось включить “местные работы и нужды”, а также “все дела местного или частного характера провинции”(29).

Во время прений выяснилось, что по вопросу автономии Сибири среди делегатов нет единства взглядов даже внутри отдельных фракций. Решительно за “единую и неделимую” высказались кадеты. Представитель их томской организации И.А. Некрасов заявил: “У нас Россия была великая и единая, и национальности, входящие в состав России, они были с нами и с нами умрут”. Поддержав его, делегат от Сибирского казачьего войска полковник Е.П. Березовский предупредил националов: “Но они должны помнить, что если они вздумают отложиться от Российского государства, то им грозит гибель. Только русский народ, наиболее терпимый ко всем национальностям, он только сможет дать им возможность развить и проявить все те дары, какие в них вложены”, а заключая выступление, пригрозил: “Я просил бы не забывать, что сибирское казачество достаточно организовано, достаточно крепко, и поэтому оно может быть в дружной семье, когда мы будем стремиться не разрушать государственного единства”(30).

Кадетских депутатов поддержала часть меньшевиков, высказывая, однако, противоположную аргументацию. По мнению К.Г. Бронтмана, буржуазными оппонентами руководит “очень верный, хотя и слепой в данном случае классовый инстинкт... Несомненно, что в Сибири крупный капитал, если бы он имелся, был бы против расширенного толкования автономии”. Отвергая ее, он заявил, что областничество изжило себя, а с позиций социал-демократии развитие классовой борьбы требует “безусловного единства Сибири и России, возможно более полного в отношении экономическом”. Ему возразил коллега по партии, делегат от Иркутского городского самоуправления Н.А. Алексеев: “Я как социал-демократ в этой программе областного самоуправления не вижу решительно ничего, что стояло бы в непримиримом противоречии с интересами рабочего класса, и я должен заявить, и, думаю, не только от своего имени, но и от имени многих социал-демократов, что мы, социал-демократы, будем всемерно поддерживать стремление к областному самоуправлению Сибири в самых широких размерах”(31).

Сторонники автономии, в свою очередь, разбились на автономистов и федералистов. К тому же, они делились на признающих Сибирь в качестве единого региона и выступающих за его деление на несколько областей. Представители национальных объединений выдвинули свои требования, сформулированные С.А. Новгородовым: “Когда справимся с первой задачей истории - с введением у себя широкого демократического самоуправления, после этого перейдем к следующему экзамену, к введению законодательных сеймов”(32). Вся эта неразбериха позволила Е. П. Березовскому заметить: “Я из всех этих прений вынес убеждение, что даже сибирская интеллигенция не точно уяснила себе, что такое федерация и автономия”(33). Возражая ему, на заседании 15 октября А.Н. Букейханов подчеркнул: “Я смотрю на наши дебаты, как на дебаты вообще народов Сибири, и это дело не партийное, и мы должны стараться всех талантливых сибиряков собрать около этого дела”(34).

16 октября 1917 г. делегаты областного съезда приняли постановление “Областное устройство Сибири”, представляющее комплекс нормативных предложений, определяющих статус Сибири в составе российского государства, основные принципы функционирования автономии, структуру ее органов управления, их компетенцию и порядок формирования.

Признавая единство Российской республики, документ требовал для ее частей “автономии национальной или территориальной”. При этом законодательно “должны быть обеспечены права национальных меньшинств в местностях со смешанным населением и права наций без территории, путем образования экстерриториальных персонально-автономных союзов”. Сибирь имеет все права на автономию, и в пределах полномочий, определенных “центральным парламентом”, вся полнота власти в регионе должна принадлежать Сибирской областной думе, “избранной на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права с соблюдением начал пропорционального представительства”.

Как автономная единица Сибирь “имеет право передать часть принадлежащих ей законодательных полномочий отдельным областям и национальностям, занимающих отдельную территорию, если последние этого потребуют, превращаясь, таким образом, в федерацию, т. е. союз областей и национальностей”. Не забыли делегаты о щекотливой проблеме границ Сибири на западе, определив их “по водоразделу на восток от Урала, с включением всего киргизского края, при свободном на то волеизъявлении занимающего эти пределы населения”.

Ведению Сибирской областной думы подлежали: “1). местное бюджетное право; 2). народное образование; 3). общественная безопасность; 4). народное здравие; 5). местные пути сообщения, почта и телеграф; 6). право в установлении тарифов и пошлин; 7). распоряжение народным достоянием - землею, недрами и водами, на основаниях, которые будут установлены Учредительным Собранием; 8). дело переселения и расселения; 9). изменение конституции Сибири, за исключением того, что касается расширения компетенции Сибирской областной думы за счет центрального парламента; 10). местные работы и предприятия; 11). социальное законодательство и развитие общереспубликанских законов; 12). вообще все дела местного характера”.

Предполагалось “для обеспечения законности в области внутреннего управления” создать независимый административный (верховный) суд, “обособленный от суда уголовного и гражданского, организованный на последовательном проведении во всех инстанциях выборного начала и имеющего кассационную инстанцию - смешанную коллегию, состоящую из юристов и лиц, обладающих опытом в делах управления”(35).

Давая оценку документу, следует прежде всего отметить, что он являлся логическим продолжением “Основных положений Сибирского областного союза” 1905 г. С точки зрения государственно-правовой, как нам представляется, он создавал оптимальную форму федеративного устройства России с четко проработанной системой организации управления на уровне региона (области), разделения функций центральных и местных властей, в которых проводился принцип разделения власти на законодательную (Дума), исполнительную (кабинет министров) и судебную (административный суд). Нормативный акт сочетал оба подхода к федерализму: национальный и территориальный. Кроме того, он гарантировал национальным меньшинствам сохранение этнической самобытности в районах смешанного проживания и экстерриториалам. Наконец, в документе закладывалась возможность дальнейшего совершенствования национально-государственных структур внутри региона путем постепенной трансформации их “в союз областей и национальностей”. С этой точки зрения он не потерял актуальности и в наше время.

Свержение советской власти летом 1918 г. на востоке России первоначально привело к активизации национальных движений. Существенные надежды возлагались на Временное Сибирское правительство во главе с П.В. Вологодским, среди ведомств которого действовало министерство туземных дел во главе с М.Б. Шатиловым. Основные программные положения “демократической” контрреволюции в национальной сфере нашли отражение в “Акте об образовании всероссийской верховной власти”, принятом на Уфимском государственном совещании 23 сентября 1918 г. Его подписали представители Башкирии, Алаш-Орды, Автономного Туркестана, Временного Эстонского правительства, национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири. Документ, с одной стороны, предусматривал “воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России”, а с другой – предоставление отдельным областям территориальной и национальной автономии, а также признание за экстерриториальными этносами права на культурно-национальное самоопределение на основе законов, принятых “полновластным Учредительным Собранием”(36).

Однако министерство туземных дел ничего не сделало в плане практического решения национальных проблем. Определенные наработки имелись у фракции национальностей Сибирской областной думы, которая подготовила проект положения о министерстве. В его ведение переходили аборигенные этносы, проживающие севернее 60-го градуса северной широты, а также имеющие “редкое и малокультурное население”. Места их обитания подлежали разделению на округа, подведомственные министерству туземных дел. В каждый их них назначался комиссар ведомства, при котором действовал окружной туземный совет. Для финансирования округов предполагалось образовать Сибирский туземный фонд, пополняемый за счет налогов, собираемых с аборигенов, и фиксированных отчислений от доходов, получаемых от эксплуатации природных ресурсов туземных округов (37).

Существенно ситуация в национальной сфере изменяется после государственного переворота 18 ноября 1918 г. А.В. Колчак и его правительство крайне скупо и неопределенно декларировали свои предложения, придерживаясь основополагающего принципа “единой и неделимой” России. Как справедливо заметила И.В. Нам: “Колчаковское правительство воспринимало притязания национальных меньшинств как ограничение державного суверенитета. Колчаковские идеологи аргументировали непризнание культурно-национальной автономии тем, что права национальных меньшинств обеспечиваются признанием их гражданских прав. Таким образом, национальным меньшинствам отказывалось в праве на существование в виде коллектива (национального союза). И поэтому самоуправление национальных меньшинств колчаковской властью не приветствовалось”(38).

Кроме того власти последовательно выступили против намерений отдельных аборигенных этносов установить территориальную автономию. Поэтому среди их национальных элит возрождается стремление к получению автономии или независимости за счет создания государственности на теократической основе или за счет объединения с соседними, близкими по языку и культуре, народами. Так, шеретуй Кудинского дацана в Забайкалье С. Цыденов в апреле 1919 г. объявил себя царем бурятского теократического государства, власть которого признало население пяти хошунов. 11 мая царь и его министры были арестованы милицией (39). В целом же в 1919 г. среди бурятской интеллигенции оформляется стремление объединить монголов в единое государство под покровительством атамана Г.М. Семенова и Японии. Для практической реализации замысла в конце февраля в Чите открывается съезд панмонголистов, принявший решение об образовании независимого федеративного “Велико-Монгольского государства” с включением Внутренней и Внешней Монголии, Барги и бурятских земель. Однако новое государственное образование не получило поддержки даже со стороны Японии, опасавшейся осложнений на международной арене (40).

Что касается областников, то в период колчаковщины, часть их в лице И.А. Молодых, М.П. Головачева, Н.Я. Новомбергского, А.Д. Баженова, Н.Н. Козьмина и др. свое видение проблемы инкорпорации Сибири в состав России изложили в “Декларации сибиряков-областников”, обнародованной в начале июля 1919 г. Они признавали, что “переходной формой российской власти до окончательной победы над большевиками и до создания Национального учредительного собрания, в интересах собирания разрозненных частей России, должна оставаться обладающая всей полнотой власти Верховная Государственная власть, осуществляемая Верховным Правительством”. Вместе с тем считалось своевременным поставить перед ней вопрос о создании сибирского областного управления с “законосовещательным органом по местным вопросам”. Наконец, сторонники движения перечислили местные вопросы, которые должны быть разрешены в ближайшее время. Они требовали “установления и защиты земельных прав старожилов-крестьян, казаков и инородцев, а равно хозяйственное устройство прежних переселенцев”(41).

Летом 1919 г. создается комиссия под председательством А.С. Белецкого-Белорусова для подготовки положения о выборах в обещанное А.В. Колчаком после победы над большевиками Национальное собрание. С ее деятельностью связана последняя из установленных нами попыток поставить вопрос об автономии Сибири. Заместителем председателя комиссии назначается Н.Н. Козьмин, которому поручалось проработать вопрос о сибирском областном представительном органе. Суть его предложений сводилась к учреждению Сибирской областной думы и Сибирского областного совета. Параллельно с ними исполнительная власть должна была принадлежать генерал-губернатору как представителю центральной власти и командующему войсками. Думу предполагалось избирать на четыре года лицами, родившимися в Сибири или прожившими в ней не менее пяти лет. Областной совет должен был избираться из представителей от губернских земств, казачьих войск, коренных народов, имеющих национальные организации. Треть его членов назначал генерал-губернатор (42).

Находясь в эмиграции после окончания гражданской войны, видные сторонники областничества М.П. Головачев, П.В. Вологодский, И.А. Якушев, И.И. Серебренников, И.К. Окулич и др. продолжили разработку концепции территориальной самостоятельности Сибири уже с учетом опыта советского строительства. Причем во всех разработках отвергался сепаратизм. “Мы, сибиряки,- подчеркивал И.К. Окулич,- неоднократно указывали, что ни о каком отделении от России мы не думаем, считаем себя русскими людьми, самостийничеству не сочувствуем, но определенно желаем быть хозяевами у себя на родине в Сибири”. Характерной чертой всех проектов был примерно одинаковый перечень полномочий органов регионального самоуправления, совпадающий с предложенным областниками еще в 1905 г. Различными в них были лишь подходы к организации общесибирских органов управления.

Например, И.К. Окулич в основу автономного устройства Сибири предлагал взять федеральную систему США, при которой законодательные функции принадлежали бы небольшому по численности парламенту (не более 100 человек). Исполнительную власть должен осуществлять всенародно избранный президент и ответственный перед ним Совет Министров. Местное самоуправление на уроне волости-губернии реализуют земские органы. В противовес ему, И.А. Якушев и И.И. Серебренников выдвигали модель парламентской республики во главе с Сибирской областной думой и ответственным перед ней Кабинетом министров. Независимые судебные органы должны возглавляться на уровне региона специальным присутствием правительствующего сената (43).

Собственно этим и можно завершить обзор попыток разработки оптимальной модели взаимоотношений Сибири и России в досоветский период.

Примечания

1. Российская газета. 1991. 11 окт.
2. Абдулатипов Р. Г., Болтенкова Л. Ф., Яров Ю. Ф. Федерализм в истории России. М., 1992. Кн. 1.
3. Вост. обозрение (Иркутск). 1885. 14 марта.
4. Ядринцев Н. М. Нужды и условия жизни рабочего населения Сибири (расследование о сибирской кабале, монополии и мироедстве) // Отеч. записки. 1876. № 12. С. 245.
5. Шашков С. С. Очерки Сибири в историческом и экономическом отношении // Библиотека для чтения. 1862. Т. 174. № 12. С. 54-55.
6. Шиловский М. В. К вопросу о колониальном положении Сибири в составе русского государства // Европейские исследования в Сибири. Томск, 2001. Вып. 3. С. 15.
7. Кулешов В. В., Крюков В. А. Экономическое развитие Сибири в ХХ веке (дискуссионные материалы). Новосибирск, 2000. С. 6.
8. Ириней Нестерович... // Русская старина. 1882. № 9. С. 574.
9. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 22; Шиловский М. В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х - 60-х годах Х1Х века. Новосибирск, 1989; Он же. Дело сибирских областников 1865 г. // Изв. Омского гос. ист.-краевед. музея. 1998. № 6. С. 229-246.
10. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1868. Д. 8. Ч. 10. Л. 46.
11. Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. 1. С. 59; Он же. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6. С. 210.
12. Восстание декабристов. Документы. М., 1958. Т. 7. С. 126.
13. Ященко А. С. Теория федерализма. Юрьев, 1912. С. 392.
14. Кокошкин Ф. Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917. С. 14.
15. Сибиряков А. К вопросу об автономии Сибири // Сиб. жизнь (Томск). 1906. 19 янв.
16. Потанин Г. Н. Будущее сибирской областной тенденции // Сиб. жизнь. 1907. 6 июля.
17. См.: Шиловский М. В. Съезд Сибирского областного союза (август 1905 г.) // Социально-демографические проблемы истории Сибири ХVII - ХХ вв. Новосибирск, 1996. С. 45-52.
18. Право. 1905. 1 окт. С. 3253-3254.
19. ЦДНИИО. Ф. 300. Оп. 1. Д. 158. Л. 1; Вейсман Р. Л. Правовые запросы Сибири. Спб., 1909. С. 12.
20. Попов И. И. Проект положения о земских учреждениях в Сибири. Иркутск, 1905; Он же. Самоуправление и земские учреждения (по поводу введения земства в Сибири). М., 1905; Вост. обозрение. 1905. 2 сент.
21. Витте С. Ю. Перепутье (Записка Николаю II) // Новое время. 1994. № 32. С. 44.
22. Кабанов Н. Областное народоправие. М., 1917. С. 3, 4.
23. Учредительное Собрание. Стенографический отчет. Пг., 1918. С. 90.
24. ГАОО. Ф. 151. Оп. 1. Д. 14. Л. 8.
25. Серебренников И. И. Г. Н. Потанин и областничество // Изв. Иркутского отдела Общества изучения Сибири и улучшения ее быта. Иркутск, 1917. Т. 1. С. 129-130.
26. Победа Великого Октября в Сибири. Томск, 1987. Ч. 1. С. 248.
27. Нам И. В. Съезды национальных меньшинств Сибири (1917 - начало 1918 г.) // Октябрь и гражданская война в Сибири. История. Историография. Источниковедение. Томск, 1993. С. 86-89.
28. Подробнее см.: Шиловский М. В. Первый сибирский областной съезд (октябрь 1917 г.) // Вопросы истории Сибири ХХ века. Новосибирск, 1998. С. 42-57.
29. ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 4. Д. 659. Л. 1, 3.
30. ГАТО. Ф. р-552. Оп. 1. Д. 7. Л. 16; д. 8. Л. 4, 6.
31. Там же. Д. 6. Л. 53, 60, 66-67.
32. Там же. Л. 79.
33. Там же. Д. 8. Л. 5.
34. Там же. Д. 10. Л. 56.
35. ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 4. Д. 645. Л. 9-12.
36. История “белой” Сибири. Тезисы науч. конф. Кемерово, 1995. С. 166-167.
37. Алтайский луч (Барнаул). 1918. 7 авг.
38. Нам И. В. Самоорганизация национальных меньшинств Сибири в условиях революции и гражданской войны // История “белой” Сибири. С. 103.
39. Васильевский В. И. Забайкальская белая государственность. Чита, 2000. С. 93.
40. Ринчино Э.-Д. Великие державы и независимость Монголии (1919) // Ринчино Э.-Д. Документы. Статьи. Письма. Улан-Удэ, 1994. С. 112-120; Курас Л. В., Базаров Б. В. У истоков бурятской государственности // Сибирь: ХХ век. Кемерово, 1999. Вып. 2. С. 15.
41. ГАНО. Ф. П. 5. Оп. 4. Д. 648. Л. 2, 3.
42. Свободная Сибирь (Красноярск). 1919. 30 сент.
43. Шиловский М. В. Общественно-политическое движение в Сибири второй половины Х1Х - начала ХХ века. Областники. Новосибирск, 1995. С. 120-121.

Шиловский М.В.,
д. ист. н., проф. НГУ

Впервые статья опубликована:
Шиловский, М.В. Областничество и регионализм: эволюция взглядов сибирского общества на пути инкорпорации Сибири в общероссийское пространство // Административно-государственное и правовое развитие Сибири XVII-XX веков. – Иркутск, 2003.